Петр Павленко - Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Кребс снова раскладывает свою карту и начинает:
— Берлину угрожает окружение…
Но Гитлер пренебрежительно отмахивается от него. Он не намерен заглядывать в карту.
— Господа! — говорит он, глядя вверх. — Берлину не угрожает опасность! Сделанные мной распоряжения и новое оружие меняют обстановку…
Стоит брошенное своим орудийным расчетом немецкое орудие. Ствол его направлен на север. Иванов, Юсупов, Зайченко подползают к орудию, поворачивают ствол на юг, заряжают.
Иванов дергает шнур.
Выстрел.
Глухой обвал опять доносится до слуха присутствующих в бомбоубежище. Замигал и погас свет.
В темноте раздается голос Геббельса:
— Придется пройти в ваш бункер, фюрер…
— Горячие дни! Но ничего, ничего. У меня есть кое-что в запасе, — говорит Гитлер.
Толкаясь, тяжело отдуваясь, Гитлер, Геббельс и сопровождающие их генералы спускаются вниз.
Комнаты маленькие, тесные. Узел связи. Электростанция. Овчарка со щенятами в какой-то буфетной. Ящики с винами и всевозможной провизией в коридора.
— А-а, Блонди! — ласково зовет Гитлер собаку и треплет ее по шее.
Кабинет. Рядом маленькая, скупо обставленная спальня. Ева Браун сидит на диване, подобрав под себя ноги. Гитлер как бы невзначай спрашивает Бормана:
— Ну, а здесь спокойно, по крайней мере? Где мы находимся?
Он делает вид, что понятия не имеет о своем личном бункере.
Борман вынимает карандаш и на чистом листке бумаги чертит расположение бункера.
— Над нами восемь метров железобетона, — хвастливо докладывает он, — чудесная вентиляция, связь с фронтами. Здесь, мой фюрер, вы не услышите ни одного звука…
— Ни одного звука жизни, — на ухо говорит Кребс Кейтелю, и тот пугливо отстраняется от неосторожного.
Кребс в третий раз раскладывает карту.
— Положение угрожающее… — решительно говорит он. — В Берлине будет решаться судьба Германии…
Но Гитлер опять останавливает его:
— Как только речь заходит о русских, вас начинает знобить. Это травма сорок первого года!.. Я принял сейчас окончательное решение, господа. Кейтель и Иодль улетают к Деницу, Геринг займется подготовкой Альпийского плацдарма, Гиммлер берет на себя западные области. Берлин буду оборонять я. Геббельс и Борман остаются со мной. В Берлине я столкну Сталина с его союзниками и выиграю войну. — Он кричит и брызжет слюной в лицо Кребса: — Вы увидите, что значит быть твердым, уверенным в своей силе!..
Кребс закрывает глаза.
— Уговорите его оставить город, — тихо говорит Кребс Иодлю, — тогда Берлин будет спокоен. Вы же знаете, он приносит только несчастье.
— О чем вы говорите? Уже поздно что-либо предпринимать… Поздно… — беспомощно разводит руками Иодль.
Штаб Кребса. Адъютант Кребса у телефона:
— А? Пропустить, Август!
Он спешит к двери, в которую двое немцев вводят раненого.
Р а н е н ы й. Русские танки прорвались в Люненвальде.
А д ъ ю т а н т. Что?
Р а н е н ы й. Русские танки прорвались в Люненвальде.
Появляется Кребс. Слышит последние слова раненого.
К р е б с. Не может быть! Не может быть!
Раненого уводят.
Кребс у телефона:
— Говорит Кребс, русские танки стремительно прорвались с юга на Берлин, окружают его, берут в клещи. Сообщите как-нибудь об этом фюреру. — Кребс кладет трубку. — Это конец!
Геринг, без мундира, в подтяжках, толстый, неповоротливый, руководит упаковкой фарфора, золота, картин…
Комната напоминает разгромленный комиссионный магазин. Из приемника доносится голос Геббельса:
— Берлин был и останется немецким. Фюрер не покинет Берлина. Советские танки будут остановлены новым оружием, которое еще не вступало в действие. Это оружие непобедимо. Фюрер бережет его для последнего удара.
Г е р и н г. Фюрер наш только и ждет, когда бы удрать на юг, в Баварию. Новое оружие!.. Этот Геббельс думает, что его язык такое уж новое оружие… Но этим оружием даже меня не остановишь, не только русских. (Собирает какие-то бумаги в ящичек с драгоценными камнями, говорит своему камердинеру.) А это храните на Курфюрстенштрассе, у Мюллера. Он связан с американцами, и все будет в целости.
Звонок. Геринг нехотя берет трубку.
Приемная Гитлера. Адъютант говорит в телефон:
— Господин Геринг?
— Я, — отвечает Геринг.
А д ъ ю т а н т. Вы не уехали, как предполагали?
Г е р и н г. Нет еще. Тысячи ответственных дел.
А д ъ ю т а н т. Фюрер просит вас к себе.
Г е р и н г. Буду. Сейчас.
Положив трубку, Геринг задумывается.
— Подать парадный костюм? — спрашивает камердинер.
Геринг испуганно машет руками:
— В наши дни в парадных костюмах только в гроб ложатся… Интересно, вручат ли они ему мой ультиматум или скроют от него?
Еле волоча ноги, Гитлер бесцельно бродит по бункеру, держа в дрожащих руках засаленную, измятую карту Берлина. Затем, расстелив карту на столе, он начинает лихорадочно расставлять на ней пуговицы, которые срывает со своего пиджака. Вот он присел возле Евы Браун, которая полирует ногти. Она проводит рукой по его волосам.
В комнату влетает Геббельс.
— Негодяй! — кричит он.
Гитлер растерянно спрашивает:
— Кто?
— Геринг, мой фюрер. Произошло то, чего мы все ожидали. Геринг изменил, — и он подает Гитлеру телеграмму.
Глазами загнанного волка оглядывает Гитлер свой бункер и не берет, а вырывает телеграмму из рук Геббельса. Лицо его дергается в нервном тике. Он хохочет.
— Геринг дает мне отставку! — кричит он Еве, хотя та сидит рядом. — Ты только послушай: если я сегодня до двадцати двух часов не передам ему верховной власти, он возьмет ее сам. Свинья!.. Фальшивомонетчик! Ему — верховную власть!.. Чтобы этот вонючий боров руководил Германией?! Я прикажу публично расстрелять его!..
— Все твои генералы — свиньи, Адольф, — жестко произносит Браун, рассматривая свои ногти. — Все тебя бросили, предали.
— Да, кажется, мне пора уйти… Завещание, скорей завещание! Христианс, — зовет он секретаршу.
— Но прежде я должна стать твоей женой, Адольф. По́шло уходить на тот свет любовницей, — говорит Ева, маня рукой секретаршу Христианс с пишущей машинкой.
— Ах, да, да! Мы повенчаемся, Геббельс! Мы повенчаемся!
Секретарша, присев на корточки, ждет приказаний.
Гитлер бормочет:
— Скорей зовите американцев… ах… Сталин! Всех поставил на колени. Но еще, может быть, не все кончено. Я не поддамся! Да, надежда есть…
— Фюрер, все это писать? — спрашивает Христианс.
Гитлер безнадежно машет рукой:
— Что писать? Поздно… Меня, друг мой, скоро будут показывать в паноптикуме, возить по деревням с ручными медведями… Я — жертва, мне суждена голгофа.
Он замолкает, погаснув. Последний луч сознания покидает его лицо, и губы бормочут что-то неясное.
— Что, фюрер? — переспрашивает секретарша.
— Когда я венчаюсь, вы не знаете?
— О какой свадьбе вы говорите, фюрер? Русские в тысяче метрах от нас. Бои идут в метро.
— Пустите в метро воды Шпрее, затопите метро!
— Фюрер, там наши раненые. Их тысячи.
— Это не имеет значения. Сейчас ничто не имеет значения, кроме моей жизни!
Секретарша бросается перед Гитлером на колени:
— Мой фюрер, там десятки тысяч честных немцев, там мои братья…
Г и т л е р. Пустите в метро воды Шпрее… Затопите метро!
С е к р е т а р ш а. Майн гот, майн гот, майн гот!..
В узкие и темные тоннели берлинского метро вливаются потоки Шпрее. Визжа, бегут стаями крысы и прыгают на раненых, тысячами лежащих на рельсах, на перроне, на лестницах. Люди ковыляют на костылях, ползут на руках, стреляются или в ужасе закрывают лица.
— Что такое?.. Что это? — кричат они, захлебываясь.
Кто-то вбегает сверху.
— Кругом вода!.. Будь ты проклят, Гитлер!
— Гитлер? Почему Гитлер?..
— Только что наши саперы взорвали плотину… Говорят — приказ фюрера.
— Будь проклят!.. Сумасшедшая собака!
— Будь проклят!.. Будь трижды проклят!
Крики сливаются в сплошной вой.
Крысы осатанело прыгают на стены, прыгают и падают в воду, прыгают и падают в воду.
На пороге бункера генерал Кребс. Он входит запросто, без доклада, не вынимая изо рта сигары, чего не посмел бы сделать еще неделю назад, и без приглашения садится в кресло, ногой оттолкнув в сторону Блонди, любимую собаку Гитлера.
Г и т л е р. Ага! Кребс сейчас расскажет все новости. Где, наконец, армия этого проклятого Венка? Чего он медлит? Вы сообщили ему мои директивы?
К р е б с (не вставая с места). Сообщил.
Г и т л е р. Ну?
К р е б с. Ответа нет.
Г и т л е р. Ну, ясно. Его армия на марше. А вы не находите, что ему пора бы уж включиться в дело?
